Китайская головоломка [другой перевод] - Ричард Сэпир

— Для секса ты годишься. Просто годишься.

— У тебя всё в порядке с горлом?

— Почему?

— Мне показалось, тебе трудно было выговорить это.

— Да, в самом деле.

— Для меня такая честь, маленький отец, быть твоим сыном.

— Кое-что ещё, — сказал Чиун. — Мужчина, который не может правильно извиняться, вообще не мужчина. Моё плохое настроение накануне объяснялось вот как: я боялся, что ты можешь повредить себе. Но ты спустился по стене великолепно. Хотя это и заняло девяносто семь секунд.

— Ты же, маленький отец, вскарабкался прямо замечательно. И значительно быстрее.

— Любой шмук, сынок, может выполнить идеальный подъём.

Чиун опять использовал еврейские выражения. Он научился им от пожилых еврейских дам. Ему нравилось с ними беседовать, обсуждая общие проблемы: предательство со стороны детей и вытекающие отсюда несчастья.

Самой последней из этих дам была госпожа Соломон. Они встречались ежедневно за завтраком в ресторане на берегу моря. Она неоднократно повторяла свой рассказ о том, как сын послал её па отдых в Сан-Хуан и абсолютно не звонил ей, хотя она весь первый месяц своего пребывания там ждала его звонков.

Чиун, в свою очередь, делился с ней своим: как его самый любимый сын пятьдесят лет тому назад совершил поступок, о котором даже сейчас стыдно говорить. Госпожа Соломон при этом в ужасе закрывала лицо руками, разделяя его горе. Она проделывала это уже на протяжении последних десяти дней. Чиуну всё ещё оставалось сообщить ей, что же такого ужасного натворил его сын.

«Счастье, что над этой парой пока никто не смеялся, — подумал Ремо. — А то могли бы от смеха надорвать животы».

Так продолжалось до тех пор, пока молодой пуэрториканский помощник официанта не вылил на госпожу Соломон соус, — она, видите ли, непочтительно выразилась о качестве принесённого ей мяса. Парнишка был чемпионом любительского бокса на острове и временно подрабатывал в гостинице в надежде стать профессионалом.

От этой мысли ему пришлось отказаться. Это случилось примерно тогда, когда он увидел надвигающуюся на него стену и летящее в море мясо.

Госпожа Соломон лично подала жалобу на молодого хулигана, который напал на примерного во всех отношениях пожилого мужчину. Чиун с невинным видом стоял в стороне, наблюдая, как санитары выносили с террасы находившегося без чувств юношу в карету «скорой помощи».

— Каким образом потерпевший напал на пожилого джентльмена? — допытывалась пуэрториканская полиция.

— Дотронувшись до него, — сказала госпожа Соломон.

Именно так она и думала. В конце концов, мистер Парк никак не мог перегнуться через стол и бросить юношу в стену. Ведь он был достаточно стар, даже чтобы быть её… ну, дядей.

— Я имею в виду, что этот молодой человек как-то странно всхлипнул, а следующее, что я заметила, ну, это моё впечатление, он как будто поцеловал стену, а затем упал вниз. Всё это выглядело очень странно. С ним всё будет в порядке?

— Он поправится, — сказал полицейский.

— Приятно слышать, — сказала госпожа Соломон. — Моему другу это доставит несомненное удовольствие.

Друг поклонился ей в своей обычной восточной манере. Госпожа Соломон пришла в восторг от любезности мужчины, который нёс на себе тяжесть ужасного поступка своего сына. Ремо был вынужден прочитать Чиуну ещё одну лекцию о поведении. Эти лекции повторялись всё чаще с того момента, когда президент объявил о своих планах — посетить красный Китай. Они сидели на пляже на фоне алеющего карибского неба, наблюдая, как оно становится серым, потом чернеет; и когда Ремо увидел, что они остались в одиночестве, он взял в руки горсть песка, позволил ему высыпаться сквозь пальцы и произнёс: «Маленький отец, нет человека, которого я бы уважал больше, чем тебя».

Чиун молчаливо восседал в своём белом одеянии, сосредоточенно вдыхая дневную порцию морского солёного ветра. Он ничего не ответил.

— Бывают моменты, которые причиняют мне боль, маленький отец, — сказал Ремо. — Ты не знаешь, на кого мы работаем. Я знаю. И, зная это, понимаю, насколько важно, чтобы мы не привлекали к себе внимания. Мне не известно, когда закончится период тренировки и когда нас разлучат. Но пока ты со мной… На наше счастье официантишка решил, что он просто поскользнулся. Нам опять-таки повезло, как и в прошлом месяце в Сан-Франциско. Но ведь ты сам мне говорил: удача уходит столь же быстро, как и приходит. Удача — это самая ненадёжная вещь на свете.

Волны размеренно набегали на берег. Становилось прохладно. Мягко и неразборчиво Чиун произнёс нечто, похожее на «квинч».

— Что? — спросил Ремо.

— Кветчер, — сказал Чиун.

— Я не знаю корейского, — не понял Ромо.

— Это не по-корейски, но в данном случае годится. Госпожа Соломон пользуется этим словом. Оно — существительное.

— Полагаю, ты хочешь, чтобы я спросил его значение.

— Разумеется, это необходимо. Ни одна вещь не может являться чем-то другим.

— Хорошо, Чиун. Что такое «кветчер»?

— Не уверен, что эго слово имеет свой эквивалент в английском языке.

— С каких это пор ты стал обучаться у раввинов?

— Это идиш, а не иврит.

— Я не собираюсь прослушивать тебя па роль скрипача на крыше.

— «Кветчер» это тот, кто жалуется, плачется и хнычет по малейшему поводу.

— Должно быть, это парнишка, который не сможет теперь ходить без костылей несколько месяцев.

— Этот официантишка уже никогда не будет таким нахальным. Я преподал ему бесценный урок.

— Это насчёт того, что он не имеет права возникать, ежели ты в плохом настроении?

— Нет, просто он должен уважать старших. Если бы молодые уважали пожилых, мир был бы гораздо спокойнее. Это всегда было одной из проблем цивилизации. Неуважение к возрасту.

— Ты подразумеваешь, что и я не должен разговаривать с тобой таким тоном?

— Ты слышишь то, что слышишь, а я говорю то, что хочу говорить. Именно это я пытаюсь тебе растолковать.

— Возможно, мне придётся прекратить тренировки из-за того, что произошло, — сказал Ремо.

— Ты будешь делать то, что ты будешь делать, а я буду делать то, что я буду делать.

— Но ты не станешь делать так, как поступил?

— Я приму во внимание твою нервозность по поводу этого пустяка.

— Если кто-то ищет приключений, то в них никогда нет недостатка.

Ремо в отчаянии заломил руки над головой. Непробиваемая тупость — это непробиваемая тупость.

Позднее раздался телефонный звонок. Возможно, это был просто сигнал об отмене готовности. Из десяти тревог в год Ремо фактически использовался один раз. А может, и меньше того.

— Да, — ответил Ремо.

— Сегодня в девять часов вечера в казино. Там будет ваша матушка, — сообщил голос. Затем раздался щелчок, свидетельствовавший о том, что трубку на том конце повесили.

— Какого чёрта? — высказался Ремо.

— Ты что-то произнёс?

— Я говорю, что кучка идиотов ведёт себя очень странно.

— Типично по-американски, — с удовольствием заметил Чиун.

Ремо воздержался от ответа.

ГЛАВА 5

Казино напоминало большую гостиную с её оживлёнными и одновременно приглушёнными звуками и мягким освещением. Ремо прибыл в девять вечера. Он проверил свои часы сорок пять минут тому назад и сейчас испытал себя, насколько точно он может определять время. Сорок пять минут отлично служили для этой цели, они легко делились на три одинаковых отрезка времени, на основе которых Ремо построил свои внутренние часы.

Он взглянул на минутную стрелку, входя в казино. Поймал ошибку лишь в пятнадцать секунд. Это неплохо. Конечно, не как у Чиуна, но всё равно прилично. На Ремо был тёмный двубортный костюм, светлая синяя рубашка и тёмно-синий галстук. Рукава рубашки были застёгнуты на две пуговицы. Он никогда не носил запонки: различные металлические предметы, свисающие с запястий, очень трудно контролировать.

— Где разрешается делать самые низкие ставки? — спросил Ремо у пуэрториканца в смокинге. Его напыщенный вид свидетельствовал о том, что он работает здесь.

— За рулеткой, — ответил тот, показывая на два стола, стоящих у стены. Вокруг столов толпились люди, абсолютно похожие на всех остальных, окружавших другие столы. Ремо легко пробился сквозь эту публику, по дороге вычислив «карманщика» — в деле. «Карманщик» непринуждённо изменил свою походку — его движения были слишком порывисты, он вряд ли хорошо играл свою роль.

Ремо услышал спор относительно размера ставок и подумал, что по своей натуре доктор Смит обязательно должен участвовать в нём.

— Минимальная ставка — один доллар, — говорил крупье.

— Я купил эти двадцатипятицентовые фишки, а вы их продали мне. Таким образом, мы заключили взаимную сделку. Продавая двадцатипятицентовые фишки, вы обязаны разрешать двадцатипятицентовые ставки.